Слушая сегодня рассказы о поэтах, я заметила, что многие ушли в разные годы, но в августе. И Михаила не стало 6 августа 1995 года.

А родился он в марте 1972 года. По воспоминаниям мамы, впервые, в шесть месяцев, книгу, которую читали мне, Миша взял из рук мамы и не хотел выпускать. И завершается путь Миши (а может быть, в каком-то смысле и начинается) книгой, вышедшей к его 40-летию – «Михаил Нодель. Книга жизни». И она включила в себя всё, что в Мишиной жизни происходило. От рождения, и его творческий путь. 

Он, в отличие от тех, о ком вы сегодня слышали, был журналистом. Как поэта мы его узнали уже после ухода из жизни. Может быть, многие значительно позже, чем журналиста. В этом сборнике вы найдете статьи, которые он писал, работая в «Литературной газете», в «ЛГ-досье». Его жизнь определилась во многом тем, что он слышал в детстве. Можно сказать, что нашими колыбельными были песни Новеллы Матвеевой. Конечно, мы уже не были младенцами, но с Новеллы Николаевны началось наше знакомство с таким жанром, как авторская песня. Авторская песня стала и путем Михаила в журналистике и, во многом, его жизнью. Одно из самых сильных впечатлений детства – подаренная папой пластинка Владимира Высоцкого. И в 1994 году, за год с небольшим до своего ухода, Михаил написал «Эпитафию Дон Гуану»:

… А после скажут: он ходил в плаще,

И если уж не в черном, то – в кровавом,

Врагов разил налево и направо,

Был на расправу скор. И вообще

Ругался низко, беспробудно пил,

И занавески пачкал сапогами,

И бедных женщин беглыми губами

Пригубливал. И – на бегу – губил.

И это будет правда. Но – не вся:

Ведь был он тонкий мастер серенады,

Любил коней, к вершине шел, скользя,

Его стезя влекла через «нельзя»,

И – увела.

В разгар Олимпиады…

10 января 1994

Разные есть посвящения в книге, и в виде эссе, и В. Высоцкому, и другим любимым им людям. С кем-то ему довелось встретиться. Сегодня уже говорили про дружбу со старшим поколением. Наверное, самым близким и дорогим другом, хотя и с огромной разницей в возрасте, был для него Валентин Дмитриевич Берестов. Они много общались и по-настоящему дружили. Обсуждали вопросы литературоведения, делились идеями, друг другу их дарили, а стихов своих Миша не показывал. И в воспоминаниях Валентин Дмитриевич написал, если бы я знал, что Миша в стихах пророчит себе ранний уход, я бы заставил написать другие стихотворения, отменяющие эти пророчества…

Вот такое стихотворение посвятил Михаил ещё одному любимому им человеку, Андрею Макаревичу:

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Я завтра появлюсь на белый свет,

С разбега брошусь в небо голубое,

И смою радость маленьких побед

И разочарование большое!

Я завтра появлюсь на белый свет.

Мне завтра непременно повезет:

Едва лишь пересилю плен порога,

Как в верности мне клятву принесет

Коленопреклоненная дорога!

Мне завтра непременно повезет.

И я, не помня зла, пойду по ней,

В конце не признавая оправданье,

И тем счастливей буду, чем верней

Окажется мой путь по мирозданью.

Да, я не помня зла, пойду по ней!

И буду я другие песни петь,

И не коснется ног моих усталость.

Мне б только этой ночью умереть,

Перехитрив подкравшуюся старость.

Мне б только этой ночью умереть.

Мне б только этой ночью умереть...

Лето 1989

И ещё одного любимого поэта хочется вспомнить, с которым Михаил общался, посвятил свои эссе, сделал несколько интервью – Булат Шалвович Окуджава. Михаил ушел из жизни в Тбилиси, во время купания в Черепашьем озере. И вот такое осталось нам стихотворение «Путешествие дилетантов», посвященное Тбилиси. Городу, который присутствует в творчестве Б. Окуджавы, и остался в последнем стихотворении Михаила.

ПУТЕШЕСТВИЕ ДИЛЕТАНТОВ

Тифлис остывает, спадает сумятица.

Повозка поскрипывает, но - катится,

И ветер воркует у каменных врат,

И винный витает вокруг аромат.

Открыты ворота неясной надежде,

Мы едем Тифлисом, невиданным прежде, -

С картинки сошедшим, во сне промелькнувшим,

Заветное что-то забывшем в минувшем.

Петляет дорога неблизкая

И ночь подступает тифлисская.

Куда мы спешим? Что мы шепчем по-русски?

Волам непривычны такие нагрузки.

Волы изнывают от нашего воза:

За нами Москва и московская проза,

Угрозы и слезы на нашей арбе,

И горб на спине, и торба на горбе.

Ах, это - не горе! Ах, это - предгорье!

А горе, наверно, покажется вскоре:

Слегка покуражится, чуть покружится,

И, может быть, даже ужалить решится,

Но... скатится вниз по тропинке,

Сраженное в поединке.

Здесь воздух упруг. Мы промчимся по воздуху, -

Незримы для глаз, недоступны для отзвука.

Погоня стеною за спинами выросла, -

От зла мы укроемся в зарослях вымысла.

И, пропасть отчаяньем меря,

Отступится жандармерия.

А в полночь старик с потускневшей картины,

Прописанный плохо пером примитивным,

Нам руки протянет, обнимет, любя,

И наши печали возьмет на себя,

Покормит, постелет на пряной траве...

... Как грустно проснуться в промозглой Москве!

30-31 января - 21 марта 1995 года