В Риге умер Олег Золотов. Каменщик, трубочист, один из лучших мастеров Риги по каминам. Но русскоязычная Латвия знала Олега, как  поэта. Я узнал о смерти друга случайно. Мы давно не виделись и не слышались – раскидала гражданская война…

         Лето 1980 года, Самара, тогда город назывался Куйбышев. Мы – счастливчики. Мы – это тридцать юношей и девушек со всех уголков Союза, выдержавших огромный конкурс и поступивших в студию Петра Львовича Монастырского. Среди нас – вчерашний школьник из далёкой и полуреальной Риги, высокий и необычайно гибкий мальчик с кудрями до плеч и в потёртых «монтанах» (вещь по тем временам почти культовая) Олежка Золотов. Мы сдружились сразу. Гитара, репетиции, барышни. И ощущение нетронутого горизонта, когда тебе нет и двадцати. Нас сближала даже такая мелочь: джинсы эти Олежке привёз дядя, капитан дальнего плавания, и я, больной романтикой Александра Грина, по хорошему завидовал другу, выросшему на морском берегу. Вскладчину, не помню, всколькером, мы весело снимали лачугу на улице Затонной, которую называли, конечно же, «Притонной». Как выяснилось, актёрская судьба нас не очень грела, и мы оба недоучились у Монастырского: я в конце первого курса уехал в Москву, Олег проучился чуть дольше и вернулся в Ригу к парализованной матери. Насколько я знаю, в течение двадцати лет он ухаживал за ней. Это одна из черт его характера – не смотря на внешнее раздолбайство, он был ответственным и глубоко порядочным человеком…

         Прошёл год. Летом 1982 года я, по своему обыкновению, работал в Феодосийском музее Грина на общественных началах, то есть даром (волонтёром, как теперь говорят). Иду я как-то по набережной и нос к носу сталкиваюсь с Золотовым! С ним  его друг Сергей Черненков, монтировщик Куйбышевского  театра оперы и балета. В Феодосии у Олега была дама сердца Анна. Он пел свои потрясающие баллады, втроём мы пили из её туфельки шампанское, а декорацией нам служило Чёрное море…

 Потом мы не виделись ещё полтора года. В январе 1984 года я приехал к Золотову в Ригу, снял на берегу моря мансарду в пригороде Вецаки и писал рассказы. Виделись мы почти каждый день. Курили сигареты «Балтия»,  помногу пили черный кофе и говорили. О литературе, театре, кино, музыке и, конечно, о барышнях. Ещё у нас была такая игра: мы обменивались одеждами и, как бы принимая образ друг друга, бродили в одиночку по Риге. Потом встречались и обменивались впечатлениями. Такой психологический тренинг. Часто Олег ночевал у меня, иногда – я у него на полу в кухне двухкомнатной квартирки на улице Бикерниеку. Помимо Олега там  жило ещё пять человек: парализованная мать, выпивающий отец, сестра с мужем и племянница семи-восьми лет. Мой друг жил неприкаянно: перебивался случайными заработками, посещал самодеятельный театр в каком-то ДК, писал стихи и пил. Прожив два месяца, я кое-как наскрёб на билет в Москву, и Олег проводил меня на поезд. Мы очень тепло расстались. Уже в вагоне я обнаружил сунутую мне  в карман мятую пятёрку…

 Вернул я её через полгода, когда  приехал на несколько дней в Ригу. Мы ездили в Сигулду, бродили по Риге, слушали Домский орган, навещали Олежкиных друзей и взахлёб читали стихи…

 Потом я ушёл в армию. После дембеля год прожил в Питере, и мы с Золотовым довольно плотно переписывались. Как-то я решил сделать сюрприз и нагрянул в Ригу, но друга в городе не застал… Были ещё какие-то звонки, обрывочные сведения от общих знакомых и неожиданные находки в виде стихов в альманахах…

 Говорят, что последние годы Олег был без жилья, много пил, печатали его редко, а строить камины уже не было сил. Умер он в конце июля 2006 на 44-м году. За три месяца до смерти вышла первая книжка стихов…

 Я очень надеюсь,

… что Господь не оставит едой и питьём, и одеждой,

и жуков, и букашек, и палочки-листья снесёт

к остывающей лампе, жестяной коробке из детства,

где стекляшки и бисер, где всё мандаринами, всё…

(Олег ЗОЛОТОВ)

 А ещё я надеюсь, что теперь моему другу намного лучше…