Главная » 2014 » Январь » 2 » ОЛЕГ ЗОЛОТОВ (1963-2006) Рига
03:33 ОЛЕГ ЗОЛОТОВ (1963-2006) Рига |
 Родился в
Риге. Печатался в рижских журналах и альманахах «Родник», «Даугава», «Орбита» и
др., «Антологии русского верлибра», альманахе «Улов». Первая книга («18
октября». Рига: Pop-front, 2006) вышла за месяц до смерти автора. ОСЕННИЕ СКРИПКИ …о скелетик сюжета, гардина несвежего кофе - из колетов не лучший - во тьме, где блестящие кольца белых платьев в испуге, чешуйчатых воротничков - все любовью пятнается, душеньки рвутся, цепляясь из цветочных аквариумов с канделябрами теплого дна. ах, в предчувствии марта я стану ронять марципаны моей электрической рыбке Гимнарх словно голову - в волосы, словно у туберкулеза нет заботы иной - только женщине в волосы бить красных бабочек пятна, зеленые ленты алоэ, вкус и запах дождя, кодеина, надежды, судьбы - что Господь не оставит едой и питьем и одеждой, и жуков, и букашек, и палочки-листья снесет к остывающей лампе, жестяной коробке из детства, где стекляшки и бисер, где все мандаринами, все… К ВИОЛОНЧЕЛИ ах, как же нам теперь - Бог весть - о нет, малыш, печально и легко: ведь в танце лепрозерки пластаются снега на прошлогодних листьях, и сладкой тишины в оранжерейной зелени свиваются шаги - все медленные, как панбархат ли, муслин несчастной Айседоры, и столь привычна дрожь на шее пиччикато, напавший со спины ! любовь комками в горло так к сердцу холодна - как наготове губ муслиновых печаль, как в камере побелка: у инеевых стен бессмысленность в судьбе… … и первой - скрипке все ж, захлебываясь, стать в измятых кружевах поэзией левкоев, а здесь - все об одном: вольно ж Вам руки класть на кринолины в пятнах канифоли, поэзия моя, мой нарыск в грязный наст! как в листьях хорошо, как прятать в невесомых - то в кучи соберут, то ветер разнесет… не так ли и душе - когда срывают с нар, и окна - настежь в лед, и щупают изнанки ни хлеба не найдя, ни слоников с комода - не так ли и душе, свернувшейся в комочек на сквозняке, пред балом - ленты вить? … все, глупый зверь наврал. За пригоршню монет у душеньки самой и ветры, и приливы, и капли на снегу - так метит сыпь перины, все чаще и темней, за кругом круг темней. ах, как же нам теперь? пастелью за постель одарена, лежит виолончель в инфаркте, подагрик-дирижер! ну что же вишней харкать, и девушек пускать, напутавши, в метель? уславливались, что снег - холоден, наст - жгуч, кровь дымная легка, мой пес, мой тяжкий ворон! но трудно соблюдать, но трудно дымным горлом не подхватить за леденящим воем, за карканьем: так трудно соблюдать! *** мой сладкий мой небесный папа я чем-то виноват как родилась во мне печаль отпрыгнувшей гиены глухих составов дрожь на снегопад бессонницей бредовым ли биеньем в саду саксона, лизанного всласть мне в рот глядеть больничной ночи власть вороньей ветки тяжелее к родам заглядывать как в роль как в чашку с бромом в заботе о прикручиваньи ламп и боже мой и перепутав роли: колониальным спившимся зверком при нежности безногого сержанта? как у перин застыть и как прижаться и как - дрожать? мой сладкий мой небесный что же с ней с игрой тоски зачтен ли будет нолик от черных губ затем ли выпал снег, что ночь в карнизе оставляет ногти, и не добресть к огню из этой ночи и скоро смерть. НА ОБОЯХ в дождь, в болезнь, в беззвучности и в вымок- шей, как плакать, перелистывая, пере- шептывая старость - жизни, где от первых ливней до последнего, на выбор - ожидание, и всех метафор скученность, и невозможность вариантов в дождь, в болезнь и в церемониально- сти и скудности событий и деталей; связь и невозможность спазм и спален, сквозняков и спазм, и по диагонали ливнем рваных листьев, ливнем начисто веток обрываемых, как пальцев; ливня и дождем простертых кладбищ дивной нежности пред их соитием - невозможность тем уже, что ими полнилось, что - повторяемость, от края и до края, от ограды и до липких, вяжущих, и тех,как приступ малярии, в тяжесть и прозрачность глицерина вписанных, как в невозможность - ливней; тем - и это главное - что пере- плет от переплета окон в вязкой глине облаков; шпалеру от шпалеры отделяют красные павлины ПЕРЕВОД НАСЛЕДСТВА продаю (зачеркнуто) отдаю домъ за нагишомъ две полслезиночки от Феди скуластенький лафитник страсти Голанскую Святую Матерь а пуще мыши боронитесь так в схламе в уголку старушка выводила буквы О. МАНДЕЛЬШТАМУ …но я привязан к такому - по улицам, словно шлейф твой, носить туманы над рельсами, но я привязан, о нежность, теряя на переездах, плакать в елошные витрины, а также, о нежность, а также в печь вместе с закатом и снегом последние класть поленья, последние этой зимою. и слушать, о нежность, и слушать, как падает сажа в трубах, и думать - таким же звуком ровняют в манеже опилки за булькающим шариком сердца, и думать, о нежность, и думать, и думать о камнях Сорбонны, о нюрнбергских черных факелах, и о кострах колымских, и помнить: последняя нежность - разъятый на шарики ртути блестящий и трепетный разум в холодной ладони простыни, и незачем жить, выходит. но я так привязан, о нежность! *** что за бес в полукружиях окон закатом тиснен - опершись головой о метель, с чешуей в кулаке, опершись, как о барскую шубу в передней - лакей, это Моцарт пирует хамсой, это все называется снег, это рыбьих головок с небес кутерьма и печаль, это жгут православные ворвань в золотых витражах, и не будет метелью распят пианист с этажа, но метелию сбудется, как пианист обещал: в ароматной картонной коробке апельсиновых шкурок очаг, и кальмары плетут свои страсти на южной стене, и когда-то еще догорит ледяная свеча, и хамсы еще полный карман, и за окнами снег. РОЖДЕСТВО в саду поземка белых хал и саек, затеяны бирюльки декабрем, снег рушится, и кажется пиленым, фигуры бьются в тонкие филенки, как если бы кричал разносчик «сахар» как дети бы кричали «люминал, и нам, и нам…» случайную облатку просыпавши на нянюшкино платье, на вату в хвое - нафталином в вате рот шепчет снегу, свету «люминал» и зябко над вечернею землей снежинки трут надкрыльями о ноги, и ребрами декабрь разлинован… тосклив дуэт болезни и больного! мне кажется один из нас умрет изящной смертью - от удушья светом как если бы зеленой краской солнце нарисовать на черепице крыши, и выставить, не дав просохнуть, как взять с постели - с крестиком, в кальсонах - в холодный сад, где заморозки вишен. и мнится - эти трое не дойдут: я как слепнями, высосан любовью вкруг глаз, в паху, у губ… Великий Боже, ведь правда - эти трое не дойдут?! Что и висеть, что и плутать, вминая колени в снег, в обход огней и кладбищ, нащупывая в изморози складок подарки милосерднейшей из складчин - перо, кусочек сыру, люминал… И, спутывая шепот на бегу. уже Елена, и Елены губка, и воды Лены тянут в море сгусток бескровных тел, и шепчут на бегу: что и висеть, что и плутать в снегу… *** осенние скрипки и зимние скрипки Шекспира! мне б на ночь - стакан молока да глоток Элюара, что ж у подбородка лелеять колючие грифы до окоченения, в черные эфы смыкая улыбки во сне - из сладчайшего рода улыбок, улыбки старухам непуганым, пьющим из лужи: «что, бабушки, жарко?»… а так - не ободрить болезных, а тем не ответить - легко, в два приема, поднявшись: «так жарко, родимый, такая-то выдалась осень…» ах, глупые страхи европиного подбородка! ах, ивы приличий, зеленые ноги поэзий, осенние скрипки и зимние скрипки Шекспира! столь долго качаться в нелепых пиитовых шеях, каким бы - глоток молока да глоток Элюара. *** такие пуанты и пальцы у ваших стихов мой грустный ребенок фарфоровая балерина реабилитация знаков грамматики, их переливы ах восклицательный крылья (крылами) такое откуда такое вопрошая склоняясь уже ль возможно теперь в полутьме до портала едва не касаясь едва средоточие жеста препроверяя на сухость и легкость гортани не сделав движенья но будто и сделав уже ль возможно (плечами? ключицами?) в воздух как в терцию запаздывать падая зная что это движение еще не проверено в немилосердном партере себе и взыскующим: сцена не света но прежь не сцены но прелестей комнаты для репетиций взыскует как грамоты ибо прерывиста птицами ее бесконечность бывает и в этом вся прелесть себе и взыскующим: ямы оркестров и бездн лучше на белом фоне - бумага клавиши или вуали быстрые и ты объясни им как это бывает что такт что в конце неизбежно согнуться и в прорубь прожектора в точку (им сверху отчетливо словно Его реснички упавшей отсвет) но это как в прорубь снизу заглядывать в божественном перегорая восторге *** май капельница все в меду когда б я мог любимая когда бы менять слова на запахи когда бы май капельница все в бреду расплывчато и окон не отвесть в вишневый рай от воспаленных в рае вишневых ставень за стеклом и рамой - все пристальностью движимо как если б не паралич в перестановке от стены к окну дивана и банкетки придвинутой уже вплотную кем-то из персонала если бы не воск за жалюзи натекших сквозняков и тающий как если б день - не вкладыш в уста припадка но и переход за дивное полуусильем клавиш движенье глаз от яблока к окну и дале от нагретых цифр и складок за прорезь циферблата как в минут томительность как в обмороке в классах в их римский строй за недостатком двух в смятение и шарканье сандалий когда б менять на запахи и даты слова май капельница все в меду *** страхи темной реки, и туманов, и ланд, о помедлите у золотых изголовий! жизни не было… льется и тянет коллодий музыки у керосиновых ламп. о утештесь молочными стеклами ламп от дождя, облепившего дом и качели, жизни не было… но не поспеть отреченью от дождя и от скрипа веревок качельных, и души, и ее зачарованных ланд… нам у музыки - смерти б учиться, а мы - все качелям, мы - душе, и ложбинке в ее золотую никчемность, этой связи окна и дрозда в воспалении гланд, где за тысячу верст по зрачку его и придыханью жизнь лилась, как в затылки царей - золотым опахалом, как из шума лесов - в мотыльки керосиновых ламп. жизни не было - это мясник все никак не закончит картинок в альбом, только - мясо, душа, свежекрашенной яхте в кильватер, как на палубу строчки, бросает горстями любовь, только ланды мерещатся в вантах, и так оживают. *** на плоской ещё земле, в леопардовой шкуре листьев, легко, дожидаясь охоты шептать: ну что, клочок бумаги скомканной, что, птица, звенящая в терновнике; что, самурай пернатый, столь виолончельны твои уста, слабея – так виолончельны; что древо раздвижных твоих дверей, разбухшее вчера от снегопада – заходит ли в пазы на сквозняках; шептать: о некто, прижавшийся ко мне, бормочуший; я зябну; шептать: не здесь, о благодарный, бормочущий, сие неудовольство и есть тоска (Спиноза) я путаюсь; потом все будет принадлежать тебе когда лишенный речи – бархата во что когда-то заворачивались вещи «удлиненные тени деревьев и облаков» «преддверье леса» «леопардовая шкура листьев» «есть некая скрипка в волшебной флейте» я путаюсь; всё будет принадлежать тебе: труп заклинателя осадков и пресмыкающихся и его ожерелье из высохших плодов рябины и все ожерелья и слава не то участника одной их воин пунических не то родства с одним версификатором я путаюсь; и валуны расколотые надвое морозом в владеньях иннуитских – как теперь принадлежит тебе мой бархат, мой язык, запутавшиеся в сложноподчинённых пред бредом гона все теперь – потом *** небытия желаю, мистификации небытия хотя бы; сроки безразличны; блистательных кошмаров – сдвоенных, строенных, где лишь птицы слоили бы тишину, пугаясь дыма или предмета на темной воде; где лишь птицы слоили бы дымные пласты тишины со звуком удара воздуха о дымовые трубы, где лишь птицы, повторяющиеся, длящиеся. Трудно лишь кровищу смывать с одежды, только бессонницы водорослей быть свидетелем у таких берегов, где История еще не начиналась, а всего уже предостаточно: шарик дракула бордусан – ряд бессвязный, но столь же бессвязны любые ряды. Только рефрены, рефрены логичны в основе, как птицы, как быстрые птицы. Все всех забыли – сколь трогателен во склерозе Создатель, сколь нежен! как Тынянов местами. Путаясь от перины к перине в блеске трижды нежнейше вложенных друг в друга кошмаров – сколь нежен! В жесте крохотной балерины, брызнувшей с комода при попытке зажечь лампу или хотя бы приблизиться (все рассыпается!) Если это полиэтилен выпрямляется в мусорном ящике (if!) – не оборачивайся, не оборачивайся в холодном доме, в звенящем, как зимние тамбуры на бегу – тишиною, изболевшаяся в своем уголку душа, не мучься. нет вещи, которая не могла бы твоего Спасения стоить, ибо ты ничему не кратна. (Встать и с такого песка и брести и очнувшись под взглядами всех балерин встать и очнуться: под взглядами всех балерин встать и т.д. |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |