Поэт, переводчик: знала несколько языков; в том числе — латынь и болгарский.
Автор пяти книг стихов. "Для меня в поэте важно - создал ли он свою Россию", - написала Анастасия в одном из первых писем. На страницах 16-ти книг Анастасии Харитоновой живет Россия, о которой поэтесса сказала: "И я, дитя убитого народа, вам говорю: прекрасней места нет". У нее есть одна особенность: на протяжении почти двух столетий раздираемая борьбой различных партий, не щадящих ни чужой, ни своей крови ради светлого будущего, Россия Анастасии Харитоновой вне политики. Она - выше, потому что это Россия, не ищущая сомнительной правды земной, но взыскующая истины небесной. Погибла в 2003 году.

ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННЫХ СТИХОТВОРЕНИЙ

Над черною Москвой-рекой 

Высокий снеговой покой. 

И кажется, что сердце бьется 

Для новой жизни, для тепла, 

Которое я отдала, 

Которое ко мне вернется. 

И серебристым снежным блесткам, 

Мешающимся с лунным воском

И тьмою ночи нет числа. 

А из ладони, что вместила 

И твердь, и землю, и светила, 

Поток творящего тепла 

Струится в душу. Тает мгла.

            * * *

Я слышу цокот легких каблуков. 

Июньский ливень освежил Москву. 

И женщин в облаке дождевиков

Я вижу то ль во сне, то ль наяву.

В подъезды забегает детвора, 

Подобно стае вымокших котят.

Так город умывается с утра, 

И тротуары серебром блестят. 

И продавщицы белоснежных роз 

Их под клеенку прячут поскорей. 

Я полюбила город летних гроз -

Орех волшебный в серой кожуре.

            * * *

Ангел мой светлый, ты слышишь, тихо?

Звезды над головой.

Горечью ветра и сладостью жмыха

Пахнет ночлег наш земной.

И молоко говорит белизною

Нецелованных губ своих

С крутолобой, задумчивою луною

Среди звезд литых.

И я вспоминаю раннее детство,

Когда так сладки куски льда.

С вечностью тихой благое соседство

Зрячими делает нас всегда.

            * * *

Какая мгла, какая нежность! 

Полночный сад прохладен, пуст. 

И кто сказал, что безнадежность -

Не лучшее из наших чувств? 

Коснулась ледяной рукою, 

Взглянула тихо на меня, 

Промолвила: "Я успокою 

Тебя, искавшую огня.

Да, пламень и горяч, и светел, 

Но ты немолода уже, 

И что останется? Лишь пепел 

В твоей же собственной душе".

            * * *

На черемухе повисла пена, 

Закрывая ствол ее корявый. 

Долетает музыка Шопена 

С милою фальшивинкой картавой. 

Зеркало, мой облик принимая,

Отразит его чуть-чуть иначе. 

Все же хорошо в начале мая 

Сочинять стихи и жить на даче. 

Может быть, не так уж много смысла 

В том, что с нами было или стало... 

Но в окне черемуха повисла 

И уже все этим оправдала.

            * * *

Склоняясь над бумагой тленной,

Я слышу грозный гул Вселенной.

Вихрь мирозданья слышу я,

Как будто в одеянье строгом

Строитель-Бог идет по строкам

Священной Книги Бытия.

            * * *

Красное падает с кленов, 

Желтое - с тонких берез. 

К этой лоскутной подушке 

Низкий мой домик прирос. 

Слежу за прыжками белки, 

Пью утренний чай в полусне. 

Улыбаются мне тарелки 

С полочки на стене. 

О мир волшебный, воздушный, 

Молчи, красоту храня. 

Никогда не мелкий, не скучный, 

Всегда ты больше меня!

СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ

http://nattch.narod.ru/anharitonova.html

* * *
Есть страшный час, когда с души печальной
Срывают целомудренный покров.
Она глядит с тревогою прощальной
В пространство рощ, и речек, и лугов.
Она глядит, глядит, как будто ищет,
К чему в последней горечи прильнуть.
Но кнут судьбы уже над нею свищет,
Железо ей уже пронзает грудь.
И не дождаться помощи небесной,
Хотя страданье — свыше всяких сил.
Так в оный день в смертельной муке крестной
Господь своим Отцом оставлен был.


* * *
Вновь бумага под рукой,
И пишу, синице вторя.
А когда придет покой?
— После горя, после горя.
Крова нет, свободы нет.
Только тусклый снег в отчизне.
А когда прольется свет?
— После жизни, после жизни.


* * *
На дне пруда уснул прекрасный сад —
В цветенье нежен,в умиранье честен.
И ласточки послушные летят
Вдаль, в тишину, за грань стихов и песен,
И держат легкие тростинки на весу,
Переплавляя в золото слезу.
А мы идем, и места нет на свете,
Куда бы мы в мечтах своих не шли.
В пыли играют маленькие дети
И различают ласточек в дали.
И колыбель то плачет, то поет,
И женщина усталая прядет.
А я живу, самой себя не видя,
Но видя то, чего не может быть,
И верно чувствуя, чего в обиде
Благой господь не даст мне преступить.
И в небо запрокинутая синь
Мощней, чем время, горше, чем полынь.


* * *
Я ночью в небо подняла глаза
И сразу поняла, как от земли устала.
Играли зведы, и луна блистала
Так, будто бы на ней маслина расцветала
И нищий городок построила слеза.
Прости меня, евангельское слово,
За всю неверность тайную прости.
Чтo ценно, кроме невода худого,
Молитвы тихой, пота пролитого
И праха освященного в горсти?
Мы ничего в самих себе не знаем.
Нам снится некий бесконечный сон.
И тот, кто нами ныне изгоняем,
Пленяет нас своим прозрачным раем,
И вместо хлеба камень просит он.


* * *
На древние камни ложится снег.
Розы в стекле свой ожидают черед.
Живи хоть полвека, хоть весь человечий век,
Никто к тебе нежно так не прильнет,
Как это дрожание, эта блажь,
Природа, объятая зимним сном.
И вряд ли нужен нам город наш,
Когда в нем сожжен наш дом.


* * *
Колыханье сине-зеленых вод
И гранита звонкий разлет.
Здесь Тредьяковский выслушивал трость
И копил стиховую злость.
Здесь, недоверчива и темна,
Прозябает душа одна.
Я хочу ей крикнуть: «Навек с тобой!»
Но мой крик поглощен Москвой.
И все связи с прошедшим, с грядущим рву,
Ибо чувствую: не доживу.
На миру ль, вне мира ли помирать —
Не приходится выбирать.


* * *
Склоняясь над бумагой тленной,
Я слышу грозный гул Вселенной.
Вихрь мирозданья слышу я,
Как будто в одеянье строгом
Строитель-Бог идет по строкам
Священной Книги Бытия.