Ольга Николаевна Подъёмщикова родилась в Туле в 1961 г. в дворянской семье.

Её дед со стороны матери был учеником Льва Толстого, дед со стороны отца был главным архитектором Тулы. Окончила филологический факультет Тульского государственного педагогического института им. Л.Н.Толстого. В начале 80-х годов она поехала в Сибирь вслед за сосланным туда мужем, известным поэтом и журналистом Сергеем Белозёровым, за что друзья назвали её «последней декабристкой». Работала экскурсоводом в Ясной Поляне, медработником в доме престарелых, журналистом в тульских газетах «Коммунар», «Молодой коммунар», спецкором РИА-НОВОСТИ, ведущей на телевидении, в пресс-службе губернатора, создала и была главным редактором православного журнала «Тульские епархиальные ведомости», много писала для общероссийских изданий – «Комсомольской правды» и других СМИ. Помимо журналистики, она активно занималась общественной деятельностью – стояла у истоков тульского отделения общества жертв политических репрессий «Мемориал», тульского Комитета солдатских матерей, помогала создавать новые музеи – «Тульские древности», «Тульский некрополь», организовывала Рождественские вечера Тульской епархии, участвовала в подготовке к визиту Патриарха Алексия II в Тулу, канонизации новых святых угодников и мучеников Русской Православной Церкви. Она трагически погибла с коллегами-журналистами Ириной Извольской и Николаем Шапошниковым в ночь с 5 на 6 октября 2000 года под Тулой, истинная причина их гибели до сих пор не установлена.
Стихи и проза Ольги публиковались в тульских областных изданиях, журнале «Ясная Поляна». После гибели О. Подъёмщиковой усилиями друзей издана книга стихов «…Вернись мне отблеском мгновенным» (Тула, 2001).

* * *

Все случается слишком поздно.
Чтоб стихами не жечь бумагу,
уезжаю к пальмам, и звездам,
и к цикадам, и к Аю-Дагу.

Ты в судьбе моей лишь прохожий?
Почему же грущу невольно,
когда ветер целует кожу,
когда тело целуют волны?

Мне держаться за чью-то руку
так легко было только в детстве.
Почему же тогда разлука
слишком напоминает бегство?

От любви к безрассудным волнам
корабли так тоскливо воют.
Ты мой царь или мой невольник?
Но ни в чем тебя не неволю.

Не давая клятв и обетов,
ни твоей не став и ничьею,
я простилась с тобой, как с летом.
А зимой я жить не умею.

Евпатория

О, наша раковина морская!
Ты — душу стиснувшая тисками,
ты, где ночами вдыхала море я, —
Евпатория.

О, наши странствия и печали!
Вагоны старые нас качали,
и было ясно, как Божье таинство, —
мы не расстанемся.

Теперь на месте стою, как памятник.
Была невестой, а стала памятью.
И легче смерти, и горше жизни
мне — неподвижность.

* * *

А ты помнишь, помнишь Ялту, Старый Крым,
Феодосию, причалы и печали,
как дороги нам удачи обещали
и как радостно мы доверяли им?

Ах, веселье — нет спасенья, кутерьма!
Мы шутили все смелей и солонее.
...На рассвете снег под окнами синеет,
и от этого вот-вот сойду с ума.

Нас разводят поезда и города.
Не любовники мы, не друзья, не братья...
Жаркий август, не кончаются объятья.
Из метелей не вернуться нам туда.

1997

* * *

О, неуверенный робкий звоночек —
это ли наша связь?
Вздрогнешь, вспружинишься, позвоночник
выпрямишь, в даль воззрясь.

То ли от радости, то ль с испуга,
опередив поезда,
взгляд твой метнется в сторону юга,
быть ледяным устав.

И ты готова принять на веру
все, что шепнет телефон, —
голос далекий, полынный, нервный —
будто бы в горле ком.

Не докричишься, не дозовешься,
шансы равны нулю.
Но через сроки, разлуки, версты
в трубку: люблю! люблю!

1997

* * *

Для чего тебе, право, такая —
видно, встретил ее на беду, —
что бродила тропинками рая,
зная все закоулки в аду.

Зимней ночью ни сердце, ни руки
у ее не согреешь огня.
Ей роднее стихи и разлуки,
а не ясная искренность дня.

В ее сердце такие затеи,
от которых весь мир кувырком.
И судьба — лишь пути и потери,
дальний берег с его огоньком.

1999

* * *

Скажи, зачем все упрощать,
в дом разоренный возвращаться,
легко встречаться и прощаться
и прегрешения прощать?

Вот то окно, и та кровать,
вечерний свет, и цвет герани —
все повторяется опять,
и ты давно уже на грани —
все эти нити оборвать.

Немного музыки душе,
немного готики, и неба,
и жарко пахнущего хлеба,
и вот мы счастливы уже...

Пускай не все мечты сбылись.
Как наши обращенья строги...
Как недописанные строки,
недопроявленная жизнь.

1985

* * *

За нами остаются города,
в которых мы покинули кого-то.
Холодная и темная вода,
и лодка у причала, и забота,
что имени не вспомнишь никогда,
как эхо не поймаешь эхолотом.

Обрывки фраз, хрустящие, как лед,
обломки кораблей — судьбы крушений.
Ложь покаяний, холод возвращений
и встречный ветер — тот, что флаги рвет.
Полет свободы, искренность пути.
И имена всплывают реже, реже...

Но только раз когда-нибудь пройти
по улочке кривой на побережье.

1993

* * *

Такая на душе печаль,
такое тихое отчаянье —
будто от берега отчалила
ладья, уснувши невзначай.

И над рекой дрожат огни,
такие робкие и тленные,
про все разлуки и вселенные
напоминают мне они.

И ничего нельзя вернуть.
Не изменить реки течение.
И бесконечное значение
прожитый обретает путь.