Родился 18.07.1982 в п. Ваховск Тюменской области. Жил и работал в Челябинске. Покончил с собой в 2013 году. Челябинский издатель и поэт Олег Синицын на своей странице «ВКонтакте» сообщил, что 30-летний Арешин успел издать только одну книгу стихов — «Балахон» в 2008 году. На странице Сергея Арешина «ВКонтакте» последняя запись сделана 6 апреля в 19:32: «Больше ничего выкладывать не буду. Нет откликов. Умру дешевле».

* * *

Течет по себе вранье
и падает в снег ранет.

Под то, что давно ушло,
раскинула ты бушлат.

Я знаю – годи годить –
что молодость не уйдет.

Когда занималась заря
шныряли в ветвях снегири.

Позднее уже не видно.
Позднее уже и не надо.

Глаза завязали плакать,
а речь завязала лыко.


* * *

Молоко отсыревшей странности
Умирает на губах невинности.

Человек, уходящий в странствия,
Подписывает явки с повинными.

Фонари под глазами кустарными
Освещают снежинки пунктирные.

А уральских гопов отара
Посмотрелась на дикость мирною.

Но уже по-собачьи свадебно
Снег рычит, сапогами выдернут.

Колошматит сердечко адово
Подружайку, что замуж выдалась.

Как стрела, ловимая блеснами,
Далеко, за болезнью близкою

Он летит, осыпанный слезами.
Словно смертью – мечтою вызванный.

Приготовлена бешенству пуля,
Но ему этой пули мало…

Не узнать уже детской улицы,
Нарисованной галстуком алым.


* * *

Вот, mein lieben, и я пришел
и молчу, что язык пришил.

Это конченой нити шелк
к переезду меня привил.

Это памяти взлом. Уголок
обезличил тебе мой лик.

Решку в стены. Уток – в потолок.
Неподвижно тонущий тик.

Всё стекала тогда мразурь
вместе с пылью туманов зорь.

«Всё». Ты крикнула: «амбразурь!»
Я ответил, что дурь что позор.

Что все ноздри твои в пыли.
Что не видишь, кем дальше была.

Что летам не смести. Не смели.
Что несмертна любви игла.

Что ничтожна вся ложь правоты.
Что пришел к тебе погостить.

Что остыл у ствола. Что ты
стоишь позади пути…

…в ногах у стола…


* * *

Порванный календарь дыр
расписан на влюбчивых дур,
на разрезы китайских глаз
и на взгляды брошенных вниз.

А там, где отметился снег
истекает кровавый крик.
И я проживаю там,
где все у меня потом…


* * *

Веришь: было, а не прошло,
но осталось как будто блик.

Двойка. Берег. Да не реки –
поголовной течи песка.

Говор тих, виноват, из пор
исключенных доглядов пар.

Дело сделано. Поздний час.
Каждый был недалек и чист.

Путь-дорогой, которую бык
сколеил глубоко и вбок

молния посиневших джинсов
расходилась до супругов и жен.

Ветра не было в волосах.
Голос спаянный, стыл, сух:

«Если кто-нибудь виноват –
Наше счастье еще всплывет».

Мне остался один лишь путь:
от работы мертвецки пить.

И бродить из угла в угли:
Вот! Ты здесь! А ведь нет! Была...


* * *

В пустотелых орбитах плаксы
заблудилось ощущение блика.

Подоконник: мертвые флоксы
и фальшивка копейки и клякса.

Светотени глодают единство
заметенных костей данностей.

И нагорья продают двоеженство
с кровеносной рекой повинных.

Молоко помешавшихся в жизни
размещает на иглах и жезлах.

В излетальном полете вызнана
безрисуночность этого пазла.

Человече, бродящий с лопатой,
аки с мордой своей пропитой

Отрывая на шарике пропасть
открывает на небо трапы.


* * *

В пределах червивой радости
жестянка пропала в пропасти.
Холодная мертвая надобность
откликается быдлом и тропами.

И некто, помазанный музыкой,
стекает, рекою размазанный.
Стоит середина осени,
написанная хлебом и масленно.

А дальше, за скрипом обозовым,
в бугор превратился герой.
Застывшая в радостных возгласах
играет в молчание родина.

http://www.promegalit.ru/autor.php?id=11 – рассказывает Дана Курская